Моё знакомство с диггерами произошло где-то в конце апреля 96 года, прошлого столетия.Оказав посильную помощь приятелю в сдаче последнего “хвоста”, я получил приглашение слазить с ним в “канализацию”. Он уже давно рассказывал о том, что свел знакомство с диггерами, но его слова воспринимались на “ха-ха”, как очередная байка, для поднятия собственного Я в глазах окружающих. Поэтому, соглашаясь, я больше руководствовался желанием вывести его на чистую воду, нежели действительно попробовать.
На стрелку, на выходе с “Белорусской”, я приехал из дома, предусмотрительно переодевшись в “что-нибудь, что не особенно жалко”, как посоветовал мне приятель, и напоминал этакого начинающего бомжа. Минут двадцать я простоял на выходе из метро и уже собирался уходить, как тут появился мой приятель со своей девушкой, и с ними еще один парень. Через пару минут мы уже поднимались по широкой лестнице старого, сталинского дома, предварительно доложив о себе по домофону, что такое-то звено прибыло,- прямо как в шпионских фильмах. Мы оказались в квартире, полностью заваленной сапогами, касками, комплектами хим.защиты, аквалангами, вылепленными из глины фигурами. Хозяйничал, во всем этом кажущемся хаосе, мужчина, ростом метра под два и практически столько же в ширину. Представившись Вадимом, он провел нас на кухню, где уже сидели три человека. Часа два мы провели там, гоняя чаи и, слушая рассказы Вадима о прелестях подземной жизни. Когда подвалили еще двое, собиравшихся принять участие в экспедиции, нам раздали обмундирование: резиновые куртки, длинные, до бедер, сапоги, желтые каски, и пару фонарей. Облачившись во все это, мы стали похожи на бригаду нефтяников.
Мне, как самому новенькому, вручили столь же новенький лом, и мы тронулись в путь. На “Беларихе” бабульки пропустили без приреканий всю нашу делегацию во главе с Вадимом, показавшим какую-то феньку с надписью “проезд разрешен везде” (в таком наряде, возможно. нас приняли за метростроевцев). Выглядели мы действительно колоритно, а на Вадима постоянно все оглядывались, т.к. на нем была желтая, фосфорецирующая куртка (этакая мечта любого рейвера) и шлем, как у пожарника (подарки от штатовских пожарников). На “Новослободской” мы выгрузились и потопали куда-то в сторону театра Дурова, оказавшись под конец в Суворовском парке. около пямятника какому-то деятелю. Там, оглядевшись, чтобы не застукали суровые люди в сером (по словам Виктора, прецеденты случались не раз), мы откинули крышку люка и увидели уходящую, метров на пять, вниз кирпичную кладку колодца. Внизу, с глухим рокотом, неслась куда-то в темноту вода, попадая в неглинку. В лицо пахнуло теплой сыростью, и я ощутил, этакий легкий мандраж, в предвкушении приключений.
Вадим, назначив меня замыкающим, что придало мне важности в собственных глазах, сказал, что останется наверху, и, собственно, остался . Мы же, натянув длинные, до локтей перчатки, организованной колонной гинекологов (подобное произведение резиновой промышленности я видел только у них) начали спуск по ржавым скобам, торчавшим из стены. Я слезал последним, и, когда ступил в быстрое течение воды, ноги обжало сапогами. Мы оказались в большой кирпичной арке, где запросто могло встать рядом человек пять. Послушав эхо от своих истошных криков, мы пошли против течения иметров через пятнадцать свернули в более узкое отвлетвление. Оно уже не походило на арку, а было скорее трубой, сложенной из длинных кирпичей (по словам одного из “стаариков”, кладка начала века). Труба то сужалась, то расширялась, и порой приходилось идти согнувшись, чтобы не биться головой о своды, а иногда можно было свободно брести (попробуйте-ка быстро идти по абсолютно круглой трубе), т.к. высота достигала двух-трех метров. Свет от фонаря расползался по сводам, стараясь как бы прижаться к ним,- так, наверное, освещается туннель метро от фар поезда.
“Старики” успокоили нас, сказав, что крысы, размером с собаку- это сказка, ну максимум с небольшую кошку. Это повергло нас в неописуемый восторг, заставив напряженно вслушиваться в каждый шорох. Хотя, кроме гула воды и наших голосов, под землей не ыбло слышно, больше, никаких звуков. Так как я шел последним, у меня постоянно было такое чувство, будто за мной кто-то тихо крадется (причем явно не с очень хорошими намерениями) и этот “кто-то” только и ждет момента. когда я отстану от остальных. Поэтому, шевеля волосами, под каской, от тихого ужаса, я порой заставлял себя оборачиваться назад, чтобы убедиться, что никого нет. Когда же я поворачивался обратно, то обнаруживал, что все ушли уже далеко, и дальше мне приходилось бежать по воде, что было очень неудобно. Внезапно раздался дикий грохот, будто отворились врата ада, и я уже приготовился дать чертям последний бой, когда нам объяснили, что это всего-навсего обыкновенный трамвай, катящийся над нами. Порой сквозь кирпичи свисали вниз мочалки из корней деревьев, и, проходя мимо них, я постоянно ожидал, что какая-нибудь пакость свалится мне за шкирман. Также пару раз мы проходили отвлетвления, которые манили нас своей неизведанностью, но мы, непреклонно, шли вперед. По пут, мы заглядывали в метеллические трубы, выходившие в проход,- они хотя и находились где-то на уровне груди, но тем не менее в них было полно наносного песка. Копаешься вот в такой трубе, а сам сам все ждешь, как что-нибудь костлявое схватит тебя за пальцы с той стороны наноса.
Раз на пути нам попался эттакий рукотворный фонтан: по-видимому, трубу прорвало, и вода била до самого потолка. Мы уходили все дальше от нашего заветного люка, и тут вода начала постепенно, но все же довольно быстро прибывать, на что нам сказали, что на улице, судя по всему, начался ливень (проход был соединен толи с Москва-рекой, толи еще с какой-то речкой) и нам пора собираться в обратный путь, тем более что вода уже перешла границу коленей, и вырвалась на простор бедер. Около стилизованного фонтана, я подскользнулся, и попал прямо в объятия гейзера, который, на поверку, оказался довольно теплым. Правая штанина намокла,да и за шиворот налилось порядком, и, судя по сортирным запахам, благоухавшим вокруг, вода была не столь чистой, как хотелось бы. Мы снова покопались в наносах песка, мечтая о золотых монетах и брилиантовых колье, но нашли лишь половину двадцати копеек тридцатого года, черепок с орлом, да браслеты кандалов. От мысли, что где-то здесь лежит бывший обладатель этих браслетиков, становилось жутко. Сфотографировавшись на прощание, мы выбрались на улицу, к радости журналиста, оказавшегося среди нас, который всю дорогу стонал, как кентерберийское приведение. Он, по-видимому, страдал зачаточной формой клаустрофобии, давшей о себе полное представление тогда, когда мы все, хохмы ради, погасили фонари и стали подвывать, чтобы напугать нашу единственную девушку. Но первым не выдержал этот бедняга. Свежий ветерок, после жаркой духоты труб, был очень приятен, тем более, что уже вечерело и становилось прохладно. Собрав пожитки, мы поехали обратно на “базу”, счастливые и гордые собой.
На квартире мы долго еще сидели в комнате Вадима, заваленной снаряжением, штанами, японскими мечами, и смотрели записи предыдущих походов. Разошлись уже за полночь. По дороге домой я смотрел на людей в поезде, ехавших со скучающе-сонными физиономиями, и не подозревавших о том, что я всего пару часов назад, бродил по поземной реке, под их ногами.
Кроме того, что я не нашел ни библиотеки Ивана Грозного, ни клада Билли Бонса, меня еще на утро (видимо сказалось купание в “живительном источнике”) обсыпало какой-то фигней, т.ч. я потом, всю неделю отпивался супрастином. Однако, несмотря на эти прелести, я бы еще не раз, с удовольствием слазил бы “под землю”.